Обезьяна с мозолью на попе

Сегодня был на телевидении, и туда привели 4-летнюю шимпанзе. Она славная девочка: вела себя хорошо, жевала игрушки. В знак приветствия взяла мою руку, тоже попробовала на вкус. Пришел красивый дядя – потрогала. Чтобы она не куролесила, дрессировщик ее зашугал, очень по-обезьяньи. Она испугалась – очень по-детски. Была смирной. Но в конце заскучала, и ловким движением захлопнула объектив проплывающей на удочке камеры. Говорили мы про звериное начало человека – фигню. Ценность имела только эта обезьянка.

Затем я пошел в зоопарк, благо там два шага. Когда мы ведем зоопсихологию, обязательно проводим там практикум этологических наблюдений. Студенты пишут этограммы, а также наблюдают за людьми: их инстинктивные реакции, паттерны поведения, «озверение», которое овладевает ими – как нарочито, так и неосознанно.
В зоопарке зима. Японские макаки – в яме под лестницей. Это как-то не фэн-шуйно: макаки сидят смирно внизу, а молодые гоминиды верещат над ними по-обезьяньи. Моя супруга (а она приматолог и бывший сотрудник зоопарка) утверждает, что у тех обезьянок ожирение и диабет. Ведь за день туда кидают десятки килограммов мучного и сладкого.

В зимних квартирах обитают орангутаны, штук семь. Им нравятся люди. Большая самка заснула перед самым стеклом («у телевизора»), самец взял подушку из сена, пошел наверх. Молодежь общается. Один подросток, удивительно похожий на мальчика-дауна, устроил цирк целой группе детей. Больше тянулся к хрупкому ребенку в очень толстых очках и с заостренным носом.
Парадокс природы: занимая нишу глуповатых ленивцев и коал, орангутаны награждены высочайшим среди животных интеллектов.

Саймири верещат. Капуцины прохаживаются. Элегантная мартышка-диана энергично почесала зад, а малыш сразу спросил папу:
– А чё она почесала попу, и руку так посмотрееела?
– Ну, вдруг блоха какая-нибудь. Отстань.

Мандрил Луи почесал яйцо, а девушка смущенно зашептала подружке:
– Ой, жопу как чешет!

Мандрилы – искомая цель моего визита. В московском зоопарке живут папа, мама, дочка, и все неврастеники. Сейчас они вместе (бывает, что Луи свирепеет, его отсаживают). Луи живет плохо: тесно, и все на него пялятся, ржут. Он выражает презрение к публике: поворачивается задом и зевает (оскал в сторону – замаскированная агрессия).

Далее: рассказ о мандриловой заднице, а также экскурс в эволюцию человеческой попы. Но больше про мандрилов.

Подростком Луи страдал от стресса и выглядел неважно. Я вспомнил, как мы с женой его навестили (о чем я рассказывал в ЖЖ). Наташа (woolly_dormouse) ухаживала за этими обезьянами, и – что удивительно – они потом ее долго помнили и узнавали из-за стекла (перед которым проходят миллионы).

Вот как это было тогда. Луи нас заметил, но виду не подал. Я на него чем-то похож – тоже неврастеник, а морда с мороза – что твой светофор, и Луи это раздражает. Он видит, что милая девушка, которая его когда-то кормила – пришла с другим мандрилом. И, похоже, зловредным!

Луи стал расхаживать, пробираясь у самого стекла. Краем глаза следит. Затем в знак пренебрежения (но и подчинения одновременно) склоняется попить из источника, выставив прямо на меня свою невозможную задницу. Она удивительно повторяет гештальт его морды. Вдобавок мандрил умеет попу чрезвычайно остро выпячивать.

Наташа поясняет: наземным обезьянам в больших группах необходимо «две морды», чтобы легче узнавать индивида и его статус. Поэтому у задницы появляются свои «черты лица» и даже «мимика»: обезьяна может многое выразить движениями бедер, промежности, хвостика. Бывает легче отличить индивида и его настроение по заду, чем по морде.

У человека все эти моменты сохраняются, хотя и в упрощенном виде. Его задница – это не столько анатомическое, сколько семиотическое, сигнальное образование.
Поэтому и термина в анатомии нет. Отдельные части: ягодицы, складки, вертелы, перинеальная и перианальная область, ромб Михаэлиса – названы, а вместе никак. Поистине «жопа есть, а слова нет»!

Понятие вытеснено даже из языка. Это проявление языкового «двоемыслия». Там есть такой парадокс: обиходные слова, которые человек узнает раньше всего, будучи невиннейшим ребенком («писять, какать, попа, писька») – считаются непристойными и вытесняются эвфемизмами, терминами, но ЧАЩЕ – грубостями. Слово «писять» вообще исчезает: на бумаге оно превращается в «писать», позоря уважаемый род моей деятельности. Колдовство какое-то! Вместо «какашек» – смехотворные «болюсы дефекации». Вместо «попы» – какие-то скучные «ягодицы».

А ведь у приматов именно целостный зад выполняет важную коммуникативную роль. Он выражает такие сигналы:
– «Я – это я» (визуальный, обонятельный, тактильный профиль индивида)
– «Накажи меня, чтобы простить» (умиротворяющее подставление)
– «Люби меня» (контроль репродуктивной готовности)
– «Следуй за мной» (координация передвижений группы)
Подобная сигнализация присуща также оленям и собакам.

Сигнальная роль зада сохраняется и у выпрямленных гоминид. Даже воспитанный человек, глядя на фигуру сзади, неосознанно концентрирует взор на попе и слегка раздувает ноздри. Нагнувшийся товарищ получает шлепок: ритуальное наказание. За некоторыми попами хочется идти, не сворачивая. Попа стала главным символом любви (якобы «сердечко» – но ничуть не похожее на сердце).

У наземных гоминид задница прошла сложную эволюцию. У древесных приматов она была не особенно выразительной. Так самолету не нужны сзади стоп-фары, указатели поворота и заднего хода. Зато они необходимы автомобилю! Аналогично у наземных приматов стала развиваться четкая система индикаторов, позволяющая быстро координировать поведение – в опасных условиях. Так у павианов возникло громадное седалище с мозолями, пучками шерсти, хвостом и всякими впадинами.
У двуногих гоминид разрослись булки, а спереди их двойником стали сиськи. Считается, что увеличение грудей и ягодиц не связано с прямой функцией: плоская грудь не хуже приспособлена для лактации, а тощий зад – для бега. Главная их роль – сигнальная.

Пышные женские формы испытали мощный социальный отбор – и не только сексуальный, а многофакторный. Они были полезны тем, что:
– Нравились окружающим: за ними было приятно следовать, их обнимать, прижиматься.
– Нравились детям. Младенцы спокойно висели на попе или мусолили сиську, это облегчало крайне продолжительный период заботы. Задницы уходящих женщин напоминали детям огромные сиськи, за которыми надо идти – чтобы не потеряться, не отстать (а это очень важно!). Подобные «спецсигналы» есть у многих животных: оленята бегут за «зеркалом» оленихи, лемуры катты – за поднятым полосатым хвостом, землеройки цепляются за хвост мамки.

– Отражали женскую потенцию. Количество эстрогена, мощность репродуктивной системы и “женские” пропорции коррелируют.
– Обеспечивали терморегуляцию. Это особенно важно в воде, где гоминиды часто собирали пищу.
– Создавали запас гиноидного жира. Без него невозможно выносить плод.
– Делали облик внушительнее, заметнее. На бегущую бабу, хлопающую громадными булками, просто невозможно не обратить внимание!

Однако в условиях перенаселенности все эти инстинкты пришлось подавлять. А то начнут любить, следовать и наказывать каждую проходящую попу – будет бардак…
Так Общественность договорилась воспитывать в детях отвращение и страх к попе, тем более, что она часто бывает безобразной, мохнатой и закаканной.

***
Но вернемся в зоопарк. Там стоим мы: я и мандрил Луи. Он интуитивно чувствует, что я – колдун, знающий про его задницу нечто фундаментальное, недоступное остальным. Поэтому испытывает легкое волнение, но делает вид, что ничего не происходит. С преувеличенным вниманием собирает крошки, бродит по своему апартаменту. Заодно показывая мне (как ребенок-бука, который все-таки хочет понравиться гостю): вот тут у меня коряга, а вот мой любимый закоулок, а вот и какашка – это, если хотите знать, моя, да-с! – горничная забыла убрать…

Наконец Луи сдается. Он отворачивается и начинает поглядывать на меня через плечо (смещенная агрессия) – все более укоризненно и многозначительно. При этом он прижимает уши, четко выделяющиеся на фоне белого пятна сбоку головы (сигнал раздражения и тревоги). – Дядя, пора бы и честь знать!

А что же я? Я хулиганю: со знанием этологии делаю «пристальный взор», «флаш бровями», а затем… коротко поднимаю верхнюю губу. «Быстрый оскал» – ну и хамство!!!
В ответ на оскал у Луи так же быстро дергается крохотный хвостик: будто по заднице пробежала гримаса возмущения и отвращения. Мандрил отворачивается, как бы ничего не заметив. И неспешно, но очень даже поторапливаясь, забирается по канату наверх, куда подальше.

А мне… стало неловко.

Мы ведь помним Луи, когда он был еще подростком, причем редкостным придурком, которого никто не уважал. Тогда Наташа ободряюще похлопывала его по спине и угощала мандаринами. А теперь он возмужал и почувствовал себя внушительным господином: владельцем большого апартамента с фикусами, мышами, какашками, корягами и запеканкой, разбросанной по полу!
И вот пришли гости, он их принимает – и на тебе! Такой жест, разом пробудивший все его юношеские комплексы! Да еще и явно – не угроза, а именно хулиганство, то есть двойное неуважение к его персоне.
Вот такая история.

Вообще-то мандрил – очень странное животное. Это крупнейший примат (более 40 кг), с длиннейшими клыками (10 см, больше тигриных). И это самое пестрое млекопитающее – в окраске все цвета спектра. Чрезвычайная агрессивность спасает мандрила от кошачьих и обезьян. Местные жители боятся его не меньше, чем льва. Его обожествляют: он «человек-волк» и «двухголовый король джунглей». Это не мешает туземцам преспокойно отстреливать мандрилов на суп, даже не какой-то Особый Суп из Мандрила, а просто суп, превращая их в почти исчезнувший вид.

Так люди настойчиво стремятся выколотить всё интересное, да и просто всё. И если бы не огромные усилия по воспитанию населения и сохранению редких видов, давно бы уже это сделали. Просто задница какая-то!

Мои картинки мандрилов
Еще картинки мандрилов
Рафики